Фантастика и приключения

Несколько дней, несколько ночей...


Автор: Елена Радзюкевич aka Серебряный ветер или SilverWind
Фэндом: Доктор Хаус (House m.d.) Персонажи: Грегори Хаус и Элиссон Кемерон Рейтинг: PG-13 Направленность: Джен Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Психология, Hurt/comfort Размер: 9 323 слов Статус: закончен Публикация на других ресурсах: Запрещено Описание: Хаус и Кемерон на необитаемом острове. Правда, правда - на самом настоящем, они попали в кораблекрушение, и теперь их цель - выжить, и может быть им удастся и еще кое-что :) Примечания автора: У фика еще есть и прода... Все-таки жаль что сериал закончился. Остается только вспоминать с какой любовью мы его смотрели и писали истории :) Доктор Хаус … Соленая вода была везде. Даже в воздухе, который она хватала короткими жадными вдохами, стояла водяная взвесь. Вода и грохот. Где-то впереди валы разбивались о прибрежные скалы. Кто-то тащил ее по воде, ронял, падал рядом, что-то кричал; она пыталась достать ногами дно, иногда это удавалось, иногда нет, потом мутная стена накрывала их, и все начиналось сначала. Один раз ее отпустили, и Кемерон в ужасе замолотила руками. Откатная волна потянула ее назад с нечеловеческой силой, закружила, вынесла к скользкому камню, ударила об него, она вцепилась в острые края, пережидая плотный поток. Потом чья-то сильная рука схватила ее за шиворот и потащила к берегу. – Шевелись, мать твою! Они побежали вперед, по песку, проваливаясь до колен, слыша за спиной приближающуюся волну. Удар в спину сбил их с ног, накрыл с головой грязной пеной. Кемерон вынырнула, чувствуя, что захлебывается, и что ее снова тащит назад, но ее спутник удержал ее, они переждали волну и побежали вперед. – Быстрее!!! – закричал мужчина. Он оглянулся, и в его голубых, как небо, глазах отразился страх. Это было так непривычно, что Кемерон обернулась туда же, куда смотрел мужчина, и вскрикнула от ужаса – на них шла темная, зеленая громада с белой рваной шапкой. – Хаус! – она закричала, прижимаясь к нему, словно он мог защитить ее от смерти. – Задержи дыхание! Слышишь? Как накроет… Верх, низ все смешалось. Песок бил по телу, несколько оборотов, непереносимая тяжесть, руки выскальзывающие друг из друга… и безумный, лишающий сил и сознания страх… – Дыши, черт тебя побери, дыши! Беззвучный кашель раздирал горло, казалось, если бы ее оставили в покое, она смогла бы вдохнуть, пусть медленно, но смогла бы. Кемерон пыталась вырваться из рук держащего ее человека, отползти подальше от ревущего моря, волн и пены, что заливала их. Но сил не было. Мужчина поднял ее за пояс, так, что голова уткнулась в песок, перекинул через колено безвольное тело. – Давай, ты сможешь! Давай! Чужие ладони сдавили ее ребра, лишая возможность дышать вообще, раз и еще раз, но потом она почувствовала, что вода вытекает из горла, тело сотрясают конвульсии рвоты… – Молодец, девочка, давай, дыши, ты точно сможешь… Он говорил, что-то еще, что не доходило до ее сознания. Все что она ощущала – облегчение оттого, что сейчас она и впрямь может дышать. Пусть даже кашляя и отплевываясь… – Я же говорил, чтобы ты закрыла свой миленький ротик, какого черта ты решила поиграть в русалку? Кемерон оперлась руками о песок и попыталась освободиться, и тут же вскрикнула от боли, пронзившей руку. Она села на колени, прижав руку к груди. Хаус с видимым облегчением тоже сел на песок, опершись на него руками. – Ну, у тебя и видок, – сказал он, взглянув на Кемерон, – как у настоящей жертвы кораблекрушения. Все, что она могла – это дышать и думать о том, достаточно ли далеко они от прибрежных волн. Дышать было можно, а волны далеко. – Хаус… – наконец она смогла выдавить из себя слова, – а остальные? Он снова взглянул на нее мельком, потом уставился на бушующие волны. – Роскошная экскурсия, – ответил он. – Чья это была замечательная идея? – Они утонули? – Понятия не имею. И могла бы сказать мне спасибо. – Вода… везде вода… – она подняла голову. Оказывается, шел дождь, серая стена, тропический ливень. Темные, фиолетовые тучи клубились над горизонтом, и над тем местом, где недавно плыл их катер. Кемерон зашарила правой рукой по карманам. – Сотовый… У вас нет? – Э, да ты, смотрю, совсем плохая? Только слез не надо, ладно? Не хочу тебя бить по хорошенькому личику. И что у тебя с рукой? Кемерон непонимающе уставилась на свою левую руку, которую все так же бережно прижимала к груди. – Дай сюда. Она переместилась поближе и протянула ему руку. Пальцы уверенно пробежались по запястью, поднялись выше… – Похоже на перелом. Снимай рубашку, поглядим получше. Она запуталась в пуговицах, по щекам уже текли слезы, а не капли дождя. – Я же сказал, чтобы ты не ревела, – сказал Хаус, помогая ей. – Прикинь, какой классный уикенд. Расскажешь потом Кадди, она обзавидуется. – Кончай с истерикой! – он поднял ее лицо за подбородок, и она увидела, как его глаза недобро блеснули. – Я… да, я уже, – она шмыгнула носом, хотелось, чтобы ее прижали к груди, согрели, успокоили и обязательно сказали, что все будет хорошо. Он начал ощупывать ее руку, хотя она и сама видела, что на предплечье ссадина и опухоль. Как только пальцы Хауса коснулись отека, она оттолкнула его руку. Он увидел, как исказилось ее лицо. – Ладно. Пойду, найду тебе шину. Он встал, провел рукой по карманам. В джинсах обнаружилась зажигалка, размокшая пачка сигарет и упаковка викодина. Хаус потряс флакончиком, открыл, вылил попавшую воду и сунул его обратно в карман. Из другого кармана он вытянул сотовый телефон и кинул ей. – Развлекайся пока. На берегу валялось множество веток, палок, коры и прочего мусора, чтобы можно было выбрать что-то более или менее походящее. Кемерон схватила телефон – он был безнадежно мокр и также безнадежно мертв. Здесь никто не подавал признаков жизни. Только шумело море, только лил дождь и одинокая, сильно хромающая фигура бродила в полосе прибоя. Слезы опять подступили к глазам, но она справилась с ними. Хаус не должен видеть ее такой… раскисшей. И слезы ничего не изменят. Вообще изменить ничего нельзя. Конференция в Малайзии, на которой они были почти неделю, завершилась вчера. Три из четырех выступлений, записанных на представителей учебного госпиталя Принстон Плейнсборо, провела она. Взамен Хаус, торчавший все это время в отеле, обещал провести последний день с ней где-нибудь на море и быть любезным. Она взяла экскурсию на остров. Катер отплыл в десять утра, забитый до отказа корзинками с едой, рыболовными снастями, аквалангами и двенадцатью жизнерадостными туристами, увешанными видеокамерами. Три местных парня обещали устроить рыбалку, показать обезьяний остров и организовать пару погружений. Дайвинг Эллисон не интересовал, но прогуляться было бы приятно. И чтобы Хаус не заявлял, она была уверена, что ему тоже понравится. В любом случае это лучше, чем сидеть в кондиционированном номере, развлекаясь минибаром и 27 кабельными каналами. Нет, она, конечно, не строила никаких особых планов, за столько лет она смирилась с мыслью, что для Хауса она не представляет интереса, но впереди был целый день солнца, воды и Хауса, обычно честно выполнявшего условия сделок. – Я тут нашел кое-что. Доктор Хаус Она подняла голову. Хаус стоял около нее, опираясь на изогнутую корягу, в свободной руке он держал парочку ровных дощечек. – Ну, что порвем? Твою рубашку или мою футболку? Наверное, твою рубашку. У тебя там гляжу топик и наверняка купальник… рубашка твоя… это не ткань, а марля…– сказал он, раздирая собственность Кемерон на ровные полоски. – Ляг на спину… А, да, как же я забыл, – сказал он, увидев, что она кусает губы. Он достал из кармана флакон с викодином. – Поделюсь с тобой конфетами, и не говори потом, что я жадный, – он протянул ей ладонь, на которой лежали две подмокшие таблетки. – Сколько у вас осталось? – спросила она. – Есть немного. На лице Кемерон отразилось сомнение. – Поскольку с этой шиной тебе придется ходить пару дней, а может и больше, сделать надо все хорошо. А это будет больно. Ешь. Какого черта, в конце концов, подумала она, беря таблетки. – Извини, запить нечем. Он подождал минут двадцать, потом занялся ее рукой. Да, Хаус был прав как всегда, наверное, это было бы и впрямь больно, по крайней мере, времени это заняло порядочно. Она смотрела на его сосредоточенное лицо, но даже не могла представить, о чем он думает. Он то приближался к ней, то отдалялся. Что-то говорил, но сознание выделывало с ней странные штуки, то хотелось засмеяться, то заснуть, то по ее губам расползалась улыбка. – Когда нас найдут, – сказала она, – вы будете похожи на пирата. Она хихикнула. – С длинной такой бородой и палкой. Она попыталась погладить его по лицу, но Хаус шлепнул ее по здоровой руке. – Не приставай ко мне, я знаю твой страшный секрет - под кайфом ты себя не контролируешь. Расслабься. Я не воспользуюсь твоим состоянием. – Почему? Я не против. – Круто тебя забирает. – Хорошее лекарство. Он закончил накладывать шины и заставил ее сесть, чтобы подвесить руку на косынке, из все той же рубашки. – Пошевели пальцами. – И что ты мне за это дашь? Нет, что сделаешь? – она засмеялась. – В следующий раз получишь пол таблетки, – пообещал Хаус. – А теперь вставай, носить на руках я тебя точно не смогу. – А зачем? – Затем, что нужно найти местечко посуше. – Нет, я не пойду, вдруг приплывет катер, а нас не будет… Она замотала головой. Тут хорошо. Тепло. Море. Я люблю море. Дождь кончился тогда, когда начало темнеть. Ветер разогнал облака, и черная тропическая ночь предстала в своем первозданном блеске. Мерный шум моря был похож на дыхание неведомого зверя, раз за разом пытавшимся добраться до двух людей, лежавших на берегу. – Нас найдут, правда? – Найдут, найдут, спи лучше. – Зачем вы так? Я же не ребенок. – Кемерон подняла голову, пытаясь различить в темноте глаза мужчины, обнимавшего ее. – Тогда не задавай дебильных вопросов. – Мне страшно, – сказала она спустя минуту. Не тебе одной, – хотелось отозваться Хаусу, но он промолчал. Обсуждать очевидное не имело смысла. Может быть, заработает сотовый телефон, может быть все кто были в катере давно кормят рыб, и никто не будет их искать. Может быть, искать будут, но не найдут… Какой смысл думать об этом сейчас? Кемерон под боком, наконец, затихла, ее сопение успокаивало. Огромное небо, усеянное бесчисленным количеством звезд. Вон там Южный крест, спутники двигаются, мигая, реактивный самолет на высоте 14 тысяч километров. В мокрой одежде лежать было неприятно, но от воды шла устойчивая волна тепла и переохлаждение им не грозило. Он достал из кармана свой флакон; четверть, даже меньше – таблеток 6 или 7. На денек хватит, даже если учитывать Кемерон. Хаус выцепил одну таблетку и закинул в рот. А дальше? Если не найдут? Тогда экономить таблетки – все равно, что оттягивать неизбежное. Еще одну? Но он закрыл флакон. Стресс сегодняшнего дня, как-то притупил все ощущения. Жаль, не удалось зажечь костерок. Ни одной сухой ветки, ни клочка коры и кто знает, сколько заправки в зажигалке… Можно считать повезло. Закрытый перелом – ерунда, больно, но не смертельно, могло быть хуже. Если бы о тот камень кого-нибудь шваркнуло головой, вот тогда бы были настоящие проблемы. Хотелось есть, но с этим придется подождать до утра. И кто знает, может быть их найдут завтра. Когда Кемерон открыла глаза – уже светало. Небо было чистым, море абсолютно спокойным, и таким же серым как предрассветное небо. Но в этом сером свете зарождался ясный день. Она взглянула на лежащего мужчину. Тот спал, сон его был тревожным. Не хотелось будить его, и Кемерон замерла, надеясь заснуть. Было прохладно. Хаус вновь зашевелился, пробормотал что-то сквозь сон и придвинулся к ней ближе. Кемерон погладила перевязанную руку. Боли почти не было. Она вообще не ощущала своего тела – то ли от ночной прохлады, то ли оттого, что все мышцы затекли. Над морем показался кусочек солнца, сразу оживив все вокруг. Блики затанцевали на воде, белый песок вспыхнул золотистыми искорками кварцев, запели птицы. Солнечный диск поднимался практически вертикально и скоро его лучи не только осветили все, разогнав серость, но и согрели Кемерон. Спать не хотелось совершенно и, стараясь не разбудить пригревшегося на солнце Хауса, Кемерон встала. Широкая песчаная коса плавно переходила в берег. Метрах в ста от воды росли пальмы и что-то еще зеленое. Слева, если стоять спиной к морю, была видна скалистая гряда, пара камней из которой торчали в воде. Кемерон поняла, что именно об них ее вчера и ударило. Справа песок уходил куда-то вдаль. Кемерон решила дойти до пальм. Может быть, там удастся найти воду? По плотному песку идти босиком было очень легко. Пройдя половину, она оглянулась. Тишина действовала угнетающе. Ничего не случилось, да и случиться не могло, но какое-то беспокойство шевелилось в груди. Там где были пальмы – была и трава. А еще валялись старые и новые кокосы, обломанные пальмовые ветки и прочий мусор. Босиком ходить по этой свалке было неприятно, да и опасно и Кемерон старалась держаться песка. От ходьбы проснулось тело, и рука отозвалась тягучей болью. Нужно было возвращаться. Она прихватила один кокос, достаточно свежий на вид и пошла обратно к морю, побродила по воде, потом села около Хауса. Солнце вставало все выше, стало тепло. Воздух был изумительно чист, и морская гладь, что расстилалась перед ней, сверкала в лучах солнца бесценным изумрудом. Легкие тонкие волны мягко накатывались на берег и уходили беззвучно. На море можно смотреть часами, ни о чем не думая. Она и сталась ни о чем не думать, ни о погибших спутниках, ни о ситуации, в которой оказались, ни о том кто и когда найдет их, ни о… Она потрясла головой. Нет, правда. Когда-то она была влюблена в Хауса. Безоглядно, как девчонка. Она и была такой девчонкой, готовой изменить мир и спасти всех своей любовью. Три года с Хаусом не прошли бесследно. Его цинизм, меткие и зачастую злые замечания, нет, они не отравили её душу, просто заставили задуматься о многом, о том кто достоин любви и заботы в этом мире, а кто нет… О том, кто хочет этой самой любви и заботы, а кто будет упорно отталкивать их от себя, считая за попытку браконьерского вторжения на заповедную территорию. А браконьеры подлежат ликвидации. Она думала, что справилась со своим чувством. Определенно, да. И пусть так и остается. У нее есть Чейз, славный и милый парень, чуть наивный, чуть бесхарактерный, но какой-то свой, домашний… Интересно, где он сейчас и думает ли о ней? Внезапно она обернулась и встретилась взглядом с Хаусом. – Доброе утро, – сказала она. – Как спалось? Хаус сел на песке и потер лицо руками. По утрам у него почти всегда было скверное настроение. Хотелось хорошую чашку, миллилитров на четыреста, кофе, непременно с пятью кусками сахара. Принять душ, и завалиться спать обратно, только на этот раз в мягкой, сухой и теплой постели. – Я принесла нам завтрак, – Кемерон кивнула на кокос. Хаус удивленно уставился на зеленый шар. – Ты намекаешь, что я его должен как-то расковырять? – Ну, в общем-то – да. Хаус обернулся оглядеться по сторонам. – А вода здесь есть? – Не знаю, я прошлась до пальм, но там только кокосы. Хаус потянулся за кроссовками, те были мокрыми. Он вытряхнул песок из таких же мокрых носков, обулся и встал. Кемерон протянула ему найденную вчера палку. Он недоуменно повертел ее в руках, потом, пожав плечами, воткнул в песок и полез в карман за таблетками. – Как твоя рука? – Нормально, – отозвалась Кемерон. – Хорошо. Но то, что ты босиком – плохо. Смотри не наступи на какую-нибудь гадость. – Куда пойдем? Искать воду? – Что, есть что-то другое на примете? – Вы сможете? Хаус встряхнул свой флакон. – Сегодня да. Говоришь, прошлась до пальм? Он оглянулся на деревья, прикидывая расстояние. – Да, там трава и ветки. Кемерон взглянула на свои ноги. – На мне были шлепки. Она хотела сказать, вчера были. Да, вчера они были двумя цивилизованными людьми, единственной заботой которых было не потерять банковскую карточку. А сегодня… – А у берега смотрела? – прервал ее размышления Хаус. – Может, что прибило? Или кого? Она покачала головой. Они поднялись к пальмам, и пошли вдоль кромки травы, забирая влево, выше, к скалам. Солнце пригревало все крепче и им действительно захотелось пить. – Надо разбить кокос, слышите, Хаус? Очень пить хочется. Он остановился и взглянул на нее сердито. – Чем? Я не умею вскрывать кокосы руками. Или мы найдем воду или пару подходящих камней… Камни стали попадаться чаще, местность откровенно пошла в гору. Они шли медленно, друг за другом, поднимаясь все выше и выше. Хаус думал о том, что надолго его сил не хватит. Кемерон думала о том, что подходящих для вскрытия кокосов камней здесь просто пруд пруди, и можно давно уже сделать привал. Внезапно Хаус остановился, и Кемерон чуть не налетела на него. Он поднял руку, призывая к молчанию. В пальмах гулял ветер, кричали птицы… Внизу сияло море. Если идти параллельно ему, то они начнут спускаться с другой стороны каменной гряды, на которую забрались. – Что? – Туда, – сказал он, указывая вниз и вправо. Спускаться оказалось труднее. Пару раз Хаус оступился, выругался. Кемерон предложила отдохнуть, получила в ответ сердитый взгляд и прикусила язык, она прекрасно знала, как он ненавидит, когда кто-то обращает внимание на его увечье, предлагает помощь. То, что они оказались в этой глуши – не значило ничего. Хаус оставался Хаусом. Наконец она поняла, куда он идет – пышная зелень указывала на близость воды. И точно, спустившись немного, она услышала журчание небольшого ручейка, весело бежавшего по камням. Вода оказалась чистой и холодной. Они напились, ополоснули разгоряченные лица и долго сидели у воды, отдыхая. – Смерть от жажды нам не грозит, – сказала Эллисон. – Как вы думаете, нас скоро найдут? – Ты считала, сколько раз ты это спросила? Откуда мне знать? – Надо что-то делать! – Например? – Ну… я не знаю, костер зажечь… Подать сигнал… – Позвонить домой. – Хаус! – Чем тебе тут не нравится? Клевый остров. Держу пари, что неделя здесь стоит кучу баксов. Так что наслаждайся! – А что мы будем есть? – Ну а твои кокосы? – Хаус, я серьезно. – Я тоже. Иди, собирай, попробуем разбить. Потом нужно соорудить что-то типа навеса, если не хочешь вымокнуть под очередным дождем. Соберем костер. Как стемнеет – подожжем. Что еще обычно делают? Обследуют остров? Кто знает, может на той стороне стоит пара отелей под двадцать этажей? Разве в этом мире остались необитаемые острова? Это было бы слишком роскошно. Но, боюсь, я далеко не уйду. Извини. – Можно выложить на песке «Help», – сказала Кемерон, подумав. – Скучное кино, я тоже смотрел, – отозвался Хаус. *** Весь день они провели, собирая пальмовые ветки и строя укрытие. Три пальмы, росшие рядом, послужили основной дома. Хаус и Кемерон укрепили несколько палок между пальмами на высоте метр-полтора, навалили сверху пальмовых листьев, соорудив крышу. На стены пошли те же листья, только укладывали их уже между стволов. – Это не походит даже на приличный сортир, – сказал Хаус в итоге, рассматривая получившееся сооружение. – Ничего подобного, внутри вполне уютно. Идите сюда. Послышался тяжелый вздох. Хаус опустился на колени и забрался в их импровизированное жилище. – Бар за отелем – там полно напитков под названием «просто вода», а телек – вон. Кемерон кивнула на вход. – Такой канал, мир природы. Устроит? Небо, море и песок. – Я предпочитаю кабельное, – сказал Хаус, обернувшись к ней, – желательно с кодировкой. Кемерон почувствовала, что ее щеки полыхнули огнем. – Как твоя рука? – А ваша нога? Хаус достал из кармана флакон, вытряхнул на ладонь остаток. Три. – Бери одну и подели пополам. На твой цыплячий вес будет достаточно. Рука ныла уже давно, но Кемерон покачала головой. – Нет. Лучше оставьте себе. На дольше хватит. – На дольше не хватит. Хаус разломал таблетку и поднес одну из половинок к ее губам. А вторую проглотил сам. – Давай. Он закинул еще одну таблетку себе в рот, сунул флакон в карман и улегся на спину. – Отдохнем немного. Потом займемся костром. А тут мягко, – сказал он, что ты натаскала на пол? – Ободрала маленькую пальму. – Хорошо, – кивнул он. Кемерон легла на бок, стараясь устроить руку поудобней. Пульсирующая боль, постепенно стихала, и это само по себе было приятно. Хороший вышел выходной. Лучше не бывает. Когда-то, словно в другой жизни, она шантажом заставила Хауса провести с ней в неформальной обстановке пару часов. Он, по своему обыкновению, наговорил ей кучу гадостей, вывернул наизнанку все ее душевные порывы, вытряхнул как старый мешок, кинул их ей небрежно обратно. А теперь? Что если их робинзонада затянется на… неделю, месяц? Два? Что если… Она почувствовала его руку у себя на плече и вздрогнула от неожиданности. Его пальцы пробежали по коже, он повернул ее к себе. Лицо Кемерон отразило удивление и смятение. Он прижался губами к ее щеке, потом отстранился на секунду, заглядывая ей в глаза с немым вопросом. Вместо ответа Кемерон закрыла глаза. Он поцеловал ее уже в губы, осторожно, словно нерешительно, потом все сильнее и сильнее и она, забывая обо всем, ответила на поцелуй. Больше ничего не было – не больной руки, ни их хлипкого укрытия, ни острова, ни моря, ни неба только два тела пытавшихся найти друг друга в полумраке. Когда он со стоном откинулся назад, она осталась лежать с каким-то то ли опустошением, то ли удовлетворением в душе. Потом она прильнула к нему, устроив голову на груди, спросила тихо: – Почему? Он запустил руку в ее растрепанные волосы. – Прости. – Хаус? – За то, что будет завтра. Или послезавтра. – Что? – она нахмурилась. – Викодин кончится и … мы оба знаем, что будет. Я хотел… – он внезапно замолчал, словно сработал какой-то невидимый барьер, потом ухмыльнулся, – дурацкие правила. Нам надо было переспать еще три года назад, как советовал Уилсон. – Что? – с притворным возмущением она замолотила его кулаками по груди. – Он советовал? Ах, вы, два старых, грязных… – Ну не таких и старых, – перебил ее Хаус, перехватывая руки. – И не таких уж грязных. Я уже почти было собрался, как ты закрутила роман с Чейзом. Никогда не можешь подождать. – Не смей говорить про Чейза, – внезапно она рассердилась. – Не хочу! Смеяться и вспоминать тех, кого они, может быть, очень долго не увидят, совершенно не хотелось и потом это ощущалось как своего рода предательство. – Если ты закончила драться, то кинь мне мои джинсы. Они развели костер перед входом в хижину. Высохшие за жаркий день ветки, палки и прочий мусор, что в изобилии валялся на берегу после шторма, все сгорало в огне, давая тепло и надежду на то, что кто-то увидит их призывный маяк. – Знаешь, мы тут всего сутки, а кокосы мне уже надоели, – сказал Хаус, заканчивая выскребать из ореха белую мякоть. Ты умеешь ловить рыбу? – С удочкой – да. Только где ж ее взять? – Ха! С удочкой любой дурак рыбу поймает! Ну а зажарить ее ты сумеешь? – Сумею! Если будет что жарить! – Возвращаемся к истокам. Я должен завалить мамонта, а прекрасная спутница освежевать тушу. Годится. Хаус разулся, подвернул джинсы, взял из костра горящую ветку, и направился к воде. Кемерон побежала следом. Оставаться одной, даже на несколько минут в темноте, совершенно не хотелось. Отлив увел воду, и им пришлось идти довольно долго. Наконец Хаус остановился и наклонил горящую ветку над водой. Несколько минут ничего не происходило, Кемерон уже решила съязвить по этому поводу, как вдруг из воды выпрыгнула какая-то рыба, явно целя в огонь. Безмозглое животное промахнулось, и закувыркалось на песке. – Оттаскивай! – крикнул Хаус Кемерон, опять наклоняя ветку над водой. Еще одна рыбья тушка взлетела в воздух. Через полчаса у них был неплохой улов. – А чистить чем? – Ну, знаешь ли! Поимей совесть! Может тебе еще сковороду найти и масла? Кемерон не могла понять дразнит он ее или и впрямь сердится. Но что точно – ей ужасно захотелось оказаться сейчас далеко-далеко отсюда, от этого острова и Хауса, который так и будет день за днем издеваться над ней. – О, господи, чему тебя мама учила? Иди, найди пару ракушек, у них острые края, распотроши наших маленьких дружков… знаешь как? Голову прочь, брюхо повдоль… эй… ты чего? Он шагнул к ней, поднимая подбородок. Кемерон уткнулась ему в грудь, не пряча слез. Хаус, помедлив немного, обнял ее, погладил успокаивающе по вздрагивающей спине. – Ну, ладно, ладно, не реви, никогда не поздно научиться чему-нибудь полезному… Рыбу пришлось потрошить Хаусу. С повязкой на руке от Кемерон было мало проку. Он на удивление ловко почистил рыбу, насадил ее на веточки и пристроил к углям. Через час они лежали в своем шалаше, переваривая горячий ужин. А потом вновь занимались любовью. Не спеша, наслаждаясь каждым движением, смакую каждый миг. Кемерон знала, что эта ночь останется в ее памяти навсегда, как одна из лучших ночей. Каким то краем сознания она понимала это и пыталась запомнить, впитать в себя все ее ощущения: теплую, пахнущую солью темноту, дыхание моря, потрескивание костра, сильные руки Хауса, и свои жадные ласки… *** …Рука ныла и ныла. Кемерон боялась снять или поправить шину – одной не справиться, а Хаус… Сейчас он лежал в их хижине - то ли спал, то ли в забытьи. Три дня беспрерывных мучений, измотали бы любого. Первые два дня он бродил по берегу, пока не падал в изнеможении, забываясь на час или два, чтобы потом вновь продолжить свою ходьбу. Сначала Кемерон пыталась как-то помочь ему, отвлечь разговором, но из пяти-шести слов, что он сказал за эти дни, три были – «убирайся». Она внезапно вспомнила о сигаретах, что были у Хауса в кармане, в тот день, когда они попали на остров. Ничего не сказав ему, она пошла по берегу туда, где они выбрались из моря. Она убила часа два, разыскивая размокшую пачку в прибрежном мусоре. За прошедшее дни, они подсохли, по крайней мере, штук пять были вполне пристойного вида. Окончательно досушив табачное изделие, и прихватив зажигалку, она подошла к нему, молча протянула найденное добро. Он схватил их, чтобы тут же рассыпать дрожащими руками. Кончилось тем, что Кемерон сама раскурила сигарету. Хаус глубоко втянул дым, немедленно закашлялся так, что на глазах выступили слезы. Следующий вдох был более аккуратным. – Спасибо, – сказал он, не поднимая глаз. Она не могла спать, глядя в безмолвном отчаянии на одинокую фигуру, то стоящую, то сидящую на песке. Вчера к ночи у него поднялась температура, Кемерон увела его с пляжа в укрытие, где он упал на травяную подстилку, почти не сопротивляясь ее заботам. Но все что она могла – это приложить мокрую тряпку к пылающему лицу да влить в рот немного чистой воды. Четвертый раз в жизни наркотическая ломка лишала его человеческого облика. Первый раз было легче всего. Пусть он повредил руку, только бы отвлечься от боли, дать передышку измученным нервам – но это был спор, своего рода игра, проверка характера; игра, которую можно прекратить, просто сдавшись. Да и не верилось в то, что вот то, что с ним происходит и есть абстинентный синдром. Не верилось, потому что, поверив в это – необходимо признать и тот факт что он – наркоман. Он поверил и признал, глядя на флакон, услужливо подсунутый Форманом. Грела мысль, что силы воли хватило, чтобы не нарушить уговор в тот раз. А тот, так и нераскрытый флакон, являлся ему во второй раз так же как сейчас. Второй раз был самый плохой. Нервное напряжение из-за полицейского расследования и так заставляло его повышать дозу, а тот день, что Кадди выбрала, чтобы преподать ему очередной урок, был ну совсем не подходящим, одним из тех, что заставлял его хвататься за морфин. Непрерывная тошнота и раздирающая ногу боль, какой-то зыбкий туман – вот самые яркие впечатления тех дней. Третий раз был в больнице, как бы он не презирал программу реабилитации, но тогда можно было терпеть. И даже разговаривать с людьми, давать советы, адекватно оценивать обстановку, шутить. Нет, что ни говори, а третий раз – это просто рай. Сейчас было что-то среднее между первым и вторым. И ломка со всеми своими неизменными симптомами была уже как старая знакомая сука-проститутка, от которой знаешь, что ожидать. Он и ждал. Час проходил за часом, после утренней таблетки викодина, и это ожидание отравляло последние спокойные часы. Хаус ловил себя на том, что все чаще смотрит то на море, то на небо в наивной надежде, что появится кто-то. Он даже помог Кемерон, выкладывающей на песке слова SOS. Кто знает, может быть, все же вертолет со спасателями пролетит мимо? Шум вертолетов они слышали, но и только. Может быть их и искали, только где? И когда расширят круг поисков? Кто знает, куда шторм занес несчастный катер? Да и отмечались ли владельцы катера у береговой охраны или, как там у местных она называется, куда повезли двенадцать туристов? Обеспокоенный вид Кемерон раздражал его до невозможности. – Что? – наконец зло спросил он, – у меня выросли рога? Если у кого что-то и выросло, то у Чейза! – У вас зрачки расширены, – сказала она, не обращая внимания на его намеренную грубость. Но было видно, что его слова ее задели. – Будем ловить рыбу? – Твоя очередь, – буркнул он недовольно. – Я не хочу есть. Ночь он провел на берегу, тупо пялясь на звезды и игнорируя все призывы Кемерон забраться в хижину и немного поспать. Как спать если тело сходит с ума, выводя из себя наркотик? Но это можно пережить. От ломки еще никто не умер. Ну, почти никто. Он был бы счастлив, если бы был настоящим наркоманом, которому достаточно просто пережить эти три-пять дней расплаты за кайф. Но его нога… вот в чем была главная проблема. И даже если ломка кончится, а она кончится, рано или поздно, по-другому не бывает, останется нога и боль, настоящая боль, которая сведет его с ума понадежней этого вшивого, чертового, выворачивающего суставы наизнанку абстинентного синдрома. И именно ее он боялся. Зная, на что она способна. Серый рассвет четвертого дня и принес эту его настоящую боль. Ту самую, которая заставляет кричать, не помня себя, ту, ради прекращения которой, можно сделать все что угодно. Странно было бы, если бы нога не разболелась после всех экстремальных видов спорта последних дней, сырости, карабканья по горам, брождений по песку. Она еще только зарождалась, эта боль, давала о себе знать, намекала, но обмануться было невозможно, слишком хорошо он ее знал. И бороться с ней было нечем. Он выбрался из хижины, и пошел к морю. Голова была ясная, а то, что он собирался сделать, было единственно верным и правильным решением. Еще немного, и он все закончит. Шаг, еще один. Теплая вода обдала ноги ласковой волной. Хаус наклонился, подцепил подходящую створку раковины, которые в изобилии устилали дно. Потом сел в воду, не заботься об одежде, взглянул на встающее солнце. Кривая улыбка побежал по губам, когда он с силой полоснул острием себя по левому запястью. Потом опустил руку в теплую воду и смотрел заворожено, как розовое облако расплывается возле него… Кемерон слышала сквозь сон, что Хаус ушел. Наверное, в ближайшие кусты в туалет – решила она. Эллисон дремала, ожидая, что он вернется, и можно будет устроиться у теплого тела, и поспать еще. Минута шла за минутой, но Хаус не возвращался. Кемерон забеспокоилась: он мог упасть, задеть больную ногу, или может быть его опять начало тошнить. Пришлось вылезать из их убежища. Солнце уже встало наполовину из-за моря. Она увидела, что Хаус лежит на боку в воде, прямо в одежде. Это не могло быть утренней ванной. Либо он потерял сознание, либо… Сердце ее пропустило удар, когда она поняла, что он мог сделать. Прижимая руку к груди, она побежала вниз, молясь про себя, только бы не упасть, только бы не опоздать. – Хаус! Она рывком перевернула его на спину. И тут же увидела кровоточащую рану на руке. – Скотина! – заорала она. – Хаус! Она схватила его плечо, оттаскивая от воды неповоротливое тело. Кемерон подняла поврежденную руку вверх, останавливая кровь. Нужно было чем-то перетянуть ее, замешкавшись на секунду, она выдернула у него из джинсов ремень. Отличный жгут, подумала она, перетягивая руку выше запястья. Потом пощупала пульс. Он был. Слабый частый, но был. Лицо бледное, до синевы. Она сидела на коленях, слезы боли, обиды, безнадежности текли по лицу. Стена горя надвигалась, грозя раздавить своим весом, и некуда было бежать, только прижаться головой к груди единственного человека, который был рядом, человеку которому она была не нужна, которому никто не был нужен, обхватить его руками и зарыдать во весь голос. Она не заметила, что Хаус открыл глаза, почувствовала только, что его рука коснулась ее головы и нежно погладила. Она резко отстранилась от него. Голубые глаза смотрели на нее без обычного ехидного прищура. – Что…, – он запнулся, слова не шли с языка, – Как ты мог?! – закричала она. – Ненавижу! Он попытался привстать, это ему не удалось, он только побледнел еще больше, хотя казалось больше – невозможно. Его ладонь накрыла сжатый кулак Кемерон. – Слушай, я… – Как ты мог… – повторила она тихо. Он попытался сфокусировать зрение, но ничего не выходило, он даже не слышал, что она говорила, видел только, как шевелятся распухшие губы. – Нет! Хаус! Пожалуйста, не умирай! Кемерон видела, как закрылись его глаза, а голова откинулась на песок. Она затрясла его, стараясь привести в сознание. – Не оставляй меня! Грег! Пожалуйста! Нееет!!! Только через пару минут в Кемерон проснулся врач. Она развернула Хауса так, чтобы голова оказалась ниже ног. Пульс был, это утешало, но сколько крови он потерял? Очнулся он через два часа. Сел на песке, прислушался к себе, ожидая боли, но все, что он чувствовал – жуткая слабость. В ушах шумело, очевидно, что давление совсем упало, Что ж, если так, если без той пытки, что он не в состоянии выносить – можно пожить еще немного. Он оглянулся. Кемерон нигде не было, а хотелось пить. Надо встать и добраться до ручья. И при этом не свалиться в обморок еще раз. Кемерон появилась, когда он доплелся до пальм. Оставалось еще столько же до их хижины и ручья. Хаус сел на траву, он совсем запыхался. Кемерон молча встала около него. – Что, даже руки не подашь? – спросил он. – Знаешь от твоих взглядов можно зажигать костер. Прибереги пыл до вечера, О`кей? – Сволочь, – сказала она и тут же пожалела о своих словах. Лицо Хауса дрогнуло, но он тут же усмехнулся. – Ты только что узнала? Хаус пощупал свой пульс, потом взглянул на Эллисон. – Ты мне воды не дашь? Глаза ее распахнулись, она подскочила к нему, коснулась плеч. – Сейчас. Она вернулась с половинкой кокосового ореха доверху наполненной холодной водой. Он пил жадно, проливая воду на футболку, а она сжимала руки, молча смотря на него. – Зачем? Господи, ну зачем? – наконец сказала она. Остатками воды Хаус ополоснул лицо. – Хаус? – Зачем что? – Я не отстану, слышите? Я хочу знать! Хочу знать, почему ты решил, что можешь это сделать. Почему? – Потому что так было бы проще. Для нас обоих. – Обоих? – она чуть не задохнулась от возмущения. – Какое… кто дал вам право решать за меня? – Прекрати орать. – Хаус повертел скорлупу в руках. Разговор был крайне неприятным. И личным, требующим объяснений и, того хуже, оправданий. Как раз таким, которые он так ненавидел. То, что она настроена агрессивно – это хорошо, всегда можно отказаться поддерживать разговор на повышенных тонах. Кемерон внезапно села рядом с ним на траву и обняла его. – Мне страшно. Страшно. Пожалуйста, не делай так больше, – она взглянула на него и Хаус отвел глаза. – Я не смогу здесь одна. Знаю, это глупо, смешно, но… Нас же найдут, правда? Осталось совсем немного потерпеть? Да? Он вздохнул, обнял ее в ответ. – Ты такой ребенок, Эллисон. Маленький напуганный ребенок. Она потянулась к нему губами. Поцелуй длился, длился, пока Хаус не отстранил ее. – Так и знал, что ты полезешь целоваться. Развратная девчонка! Она улыбнулась, наверное, первый раз за три прошедших дня. – Как твоя рука? – Болит немного. А твоя? Он взглянул на плотную повязку на запястье. – Чем дольше мы тут сидим, тем больше у нас общего. – Поговори со мной. Ладно? Просто поговори. – О чем? – Ну не знаю. Расскажи что-нибудь. Кто научил тебя так ловить рыбу? – На огонь? Никто. Читал где-то. Всегда хотел попробовать. – Половим вечером еще? – Половим. Кстати, где ты помыла голову? Она бросила на Хауса удивленный взгляд. Он с удовольствием перебрал мягкие пряди ее распущенных волос. – Если подняться повыше, там небольшое озеро. А еще там есть пара манговых деревьев. Очень вкусно. – Вот значит чем ты тут занималась. Поедала деликатесы? – В основном переживала. За одного своего вредного друга. – Больного друга, – добавил он. – Неважно. Мне очень хотелось ему помочь, но он был настолько гордым… – Или настолько больным…. – …. что не хотел даже разговаривать со мной… Хаус? Она почувствовала, как напряглось его тело. – Хаус… Грег… почему… почему ты такой? Я же не враг тебе. Я так хотела помочь! – Шшш. Я знаю. Спасибо за сигареты. – Я и сейчас хочу. Я… – Хорошо. Завтра поможешь мне добраться до этого озера. От соли чешется все тело. – Это довольно далеко. И я имела в виду… – Я знаю, что ты имела в виду. Не сейчас, хорошо? *** …Если поднять окно, то листья клена, что рос во дворе, заполнят всю комнату своим острым, свежим терпким запахом. Они еще не развернулись в полную силу, молодые, упругие, сильные, такие, что трудно оторвать от ветки. Грег обожал сидеть на подоконнике, забравшись туда с ногами, слушать их бесконечный шелест. Но сегодня помечтать не удастся. Он прислушался. Внизу зазвякала посуда – мама убирает со стола. Теперь отец раскурит сигару, прочитает свою газету, а потом придет сюда, наверх, чтобы разобраться с ним, как обещал. Грег тоскливо взглянул в окно. Мелькнула трусливая мысль – сбежать, он даже заглянул вниз, хотя и без того прекрасно знал, что ветки клена слишком тонкие, чтобы выдержать его вес. Все что он получит, это падение со второго этажа, и хорошо, если он только сломает ногу, как Майки, а ведь можно разбиться и так, что нельзя будет ходить вообще. Он представил себя в черном инвалидном кресле на колесиках, которое катает в школу мама, представил одноклассников, глумящихся в свое удовольствие над уродом, и потряс головой. Нет, прыгать из окна он не будет. И, в общем-то, разговор, нет, не разговор, почему даже когда разговариваешь сам с собой, ты избегаешь называть вещи своими именами? Не разговор, а наказание – он честно заработал. Но это несправедливо! Мистер Нолан, сам спросил, считает ли он, Грегори Хаус, себя умнее, чем он, его учитель? Грег ответил, что считает. А как он должен был ответить, если Нолан выдал очередной, потрясающий своей тупостью шедевр и сказал, что Грег не в состоянии определить у кого больше ног у пяти осьминогов или у четырёх кальмаров? Наказание же последует, как выразился мистер Нолан, – за дерзость. Но зачем задавать вопросы, ответы на которые не нравятся? Нолан, конечно, думал, что он скажет: «Что вы сэр, конечно, я так не считаю!» А он ответил правду. И Нолан нажаловался отцу, а тому только дай повод. «Мы поговорим с тобой о дисциплине», – вот что он сказал. Мама обеспокоено взглянула на отца, но как всегда промолчала. Пожалуй, мама бы не стала его ругать, если бы от нее что-нибудь зависело. Она всегда расстраивалась, когда отец на него сердился, он даже слышал как-то раз, когда она говорила ему: «Будь с ним помягче, он же еще ребенок». На что отец ответил: «Вот именно, вырастет – учить будет поздно». Он бы еще много чего интересного узнал, если бы половицы не скрипели так противно. Повезло, что у него хороший слух. Шаги отца, засекшего возню за закрытой дверью, Грег услышал и успел слинять с места преступления. Учеба в представлении отца это долгие, нудные нотации на тему как нужно вести себя в обществе, что можно делать, а что нет, и почему. Все попытки обратить внимание на абсурдность требований – отметались одним аргументом: «так не принято» и или другим, еще более веским: «слушай, что тебе говорят». Нет, ну почему нельзя выйти из-за стола, когда уже наелся и пойти играть во двор? Почему нужно сидеть и слушать отцовского приятеля, который завел речь на полчаса о каких-то акциях, что росли, не так быстро, как тому хотелось? И видно ж было, что маме этот разговор скучен тоже. На лестнице послышались шаги, и Грег даже обрадовался. Ждать – хуже всего. Пусть гроза налетит и уйдет. – Завтра ты пойдешь к мистеру Нолану и извинишься перед ним, – сказал отец, без лишних предисловий. Грег спрыгнул с подоконника. – Нет. – Что? – Нет, сэр, – повторил он. – Мистер Нолан сам спросил меня, что я думаю. Я ответил на вопрос. Не надо было спрашивать. – Он – твой учитель, молодой человек. Ты обязан его уважать и слушаться. – Он болван! И трус! Мужчина явно не ожидал открытого бунта. – Ты оскорбил его перед всем классом. И именно так ты и извинишься. И ты сделаешь это, даже если мне придется тащить тебя в школу за шиворот. Ясно? Грег помотал головой. Ситуация выходила за рамки стандартного, много раз разыгранного сценария и требовала немедленных действий. Быстрее, чем он успел подумать, мужчина шагнул вперед, схватил мальчика за руку, а другой рукой ударил его по лицу. Потом отшвырнул в сторону. Отец первый раз поднял на него руку, и Грег был не готов к такому повороту дела. Щека пылала от боли, он довольно крепко стукнулся плечом о стену, но в глубине души рождалось какое-то новое чувство, которое он ранее не испытывал – не страх, его он знал хорошо, и не обида – с ней он тоже был знаком – это была ярость, которая в своей яркой вспышке несла освобождение. Он вдруг с отстраненным безразличием понял, что этот человек перед ним, большой и крепкий мужчина, вызывает у него не любовь и почтение, а возмущение и раздражение, что он не может уважать того, кто заставляет его делать заведомо неправильные вещи, кто всегда и всем не доволен, чтобы он не делал. Грег метнулся к двери, но отец перехватил его. – Ты извинишься перед учителем, иначе… – Что иначе? – крикнул Грег, пытаясь вырваться. – Изобьешь меня?! – Нет, – отец встряхнул его. – Иначе в школу пойдет извиняться твоя мать, за тебя! Понял? Если ты так и не научился вести себя – это наша вина. Ты этого хочешь? – спросил отец и отпустил его. – Подумай об этом. – Манипуляции людьми, вам всегда хорошо удавались, – сказала Кемерон. – Как видишь, у меня был хороший учитель. – Он часто вас бил? – Нет... Практически нет. Пара подзатыльников не в счет, ведь так? – Ну… не знаю. Я бы точно не стала бить своего ребенка, – протянула Эллисон задумчиво. Всегда можно договориться мирно. Мне кажется. – О, да. Без сомнения. Но иногда я думаю, что мне было бы легче, если бы он меня просто порол. – И чем кончилась история? Ты извинился? – Разумеется. Не хотел, чтобы мама даже близко подходила к этой крысе. И унижалась перед ним. – Вряд ли она посчитала бы это унижением. – Ну, я то этого не знал. – А она? Неужели не сказала ничего? – В твоем голосе слышится осуждение, – заметил Хаус. – Нет. Ну, в общем… да. В какой-то мере. – Она не знала, – повторил Хаус. – Я не говорил. Никогда не рассказывал. – Должна была знать, не кажется? – Кемерон нерешительно взглянула на него. – Забавная история. Огромная луна окрасила море в серебро. Костер почти прогорел, от углей пылало жаром. Там же пеклись четыре рыбины. Кемерон наклонилась и веточкой подправила одну тушку. Хаус, устроивший голову на ее коленях, ухмыльнулся. – Теперь твоя очередь, – сказал он. – Рассказать про отца? – Про что хочешь. Она опустила руку ему на голову, пальцы пробежали по заросшей щеке, заплутали в жестких курчавых волосах. Она начала массировать ему голову, Хаус промычал что-то, жмурясь от удовольствия. – Ммм…. Можешь ничего не рассказывать. Мне уже и так хорошо. – Ну, уж нет. Придется слушать, – сказала Кемерон. – Как странно. Последние несколько дней мне казалось, что мы одни на всей планете. Это просто невозможно! Всегда сотовый телефон в кармане… – И Интернет, – добавил Хаус. – А еще круглосуточная доставка. – И DVD. Кемерон рассмеялась. – Если бы точно знать, что нас скоро спасут, то я бы была рада такому приключению. А… – она чуть не спросила «вы», но вовремя остановилась. Для Хауса связь с цивилизацией означал вопрос жизни и смерти. И это место он вряд ли мог занести в свой хит-парад отпусков. Даже если сильно постарается. С другой стороны, может быть, ему нужно именно такое событие в жизни, кардинально меняющее весь привычный уклад? И кто знает, может быть, боль не вернется? Или, по крайней мере, будет не такой, чтобы мешать ему жить… или не такой, которая заставляет принимать наркотики? Кто знает? – А… если бы мы прожили на острове полгода, чтобы было? – спросила она, прерывая молчание. – Ну, если бы мы не поубивали друг друга, то, наверное, готовились стать счастливыми родителями. Или ты готовилась... Чейз, наверное, был бы против. – Что? Ты опять? Она столкнула его с колен, пошла проведать костер. – Ты обещала мне историю! – сказал Хаус тоном ребенка, незаслуженно лишенного воскресной порции мороженного. Кемерон протянула ему печеную рыбину. Он достал из кармана пластмассовый флакончик. Безнадежно пустой. Или нет? Хаус потряс флаконом и Кемерон увидела, что там что-то есть – какой-то бурый порошок. – Соль, – сказал Хаус. – Угощайся. Рыба, сдобренная древнейшей специей, была восхитительна, но Кемерон предпочла бы большую куриную ногу. А еще лучше две. – Ну так как? – Спасибо, очень вкусно, – ответила она, делая вид, что не понимает вопроса. – Где вы ее взяли? – Собрал на скалах. Не увиливай. – О`кей! – она уселась поудобней у костра. Взглянула на него в упор. – Что ты хочешь знать? – Чья была идея? – Какая идея? – Закрутить роман с Чейзом. – Моя. – Вот как… И почему? – Ну, это удобно, он милый парень, – она замолчала, потом сказала тихо, – и я устала ждать. Она и сама не заметила, как начала рассказывать историю их отношений с Чейзом, пытаясь понять их сама. Оказывается, Хаус, когда хотел, мог слушать очень внимательно. Первые ее фразы шли с трудом, но потом ей стало важным рассказать все, о пустом развлечении, перешедшем во что-то более серьезное. Она замолчала бы только в одном случае – если бы в глазах Хауса отразилась скука, но в них было то внимание, то сочувствие, то злость… Она замолчала, ожидая унизительного комментария. – Мне жаль, – сказал он после паузы. – Жаль? Кого? – Жаль… что я сделал это с тобой, – ответил он, переводя взгляд на море, игравшее с луной. – Но… – Пошли спать, – сказал он. – Уже поздно. Тысячи слов готовы были сорваться с ее губ. Что он имел ввиду, говоря о сожалении? Сегодняшний день? Попытку суицида? То, что он заставил ее рассказать эту историю, устроив вечер откровений? То, что отверг ее чувства три года назад? Или то, что изменил ее, не прилагая к этому особых усилий, изменил самим фактом своего существования, изменил тем, что просто был рядом? *** …Сознание возвращалось кусками. То до слуха доносилось попискивание монитора. Слишком частое попискивание. То он видел лицо темноволосой женщины, смотревшей куда-то вдаль, то ощущал жажду. Цельная картина собралась не сразу. И когда, наконец, это случилось, первое что он сделал – шевельнул правой ногой. Вспышка страха, что последовала за этим движением, заставила отозваться монитор. Фишка была в том, что он ничего не чувствовал. Ни движения, ни боли. Ничего. Он схватился рукой за свою ногу, убеждаясь, что она на месте. Потому что первое, о чем он подумал – врачам таки удалось оттяпать ему ногу. Он вздохнул с облегчением и даже смог улыбнуться, когда в палату вошла Стейси. Она села на стул у кровати, взяла его за руку, целый, уже привычный ритуал. Она сидит рядом и держит его за руку. Это прикосновение – оно значило очень много для них обоих. Это знак доверия, незащищенное брюшко, которое можно подставить без опаски заработать пинок. И пусть весь мир ненавидит его, призирает, и пытается переделать, пока есть женщина, которая сидит рядом и держит его за руку, когда ему плохо и больно – все хорошо, и мир, со всеми остальными его обитателями, может проваливать ко всем чертям. – Милый, как ты? – Ничего не чувствую. Сколько они продержали меня в коме? Почему она вздыхает и крепко сжимает его руку? Почему в глазах стоят слезы и вина? Монитор над головой начинает сходить с ума. – Что случилось? Сколько? – Я люблю тебя, я так люблю тебя, – шепчет она, но он не слышит, потому что что-то не так, что-то неправильно, он еще не понимает, что именно неправильно, но он разберется, когда этот туман, что плавает перед глазами, осядет, когда он сможет ясно мыслить, когда поймет, что произошло. Она будет повторять одни и те же слова «я люблю тебя», повторять, в ответ на все его крики и упреки. Повторять и терпеть несправедливые обвинения в глупости, лжи, предательстве. Она будет терпеть столько, сколько сможет. Потому что ничего другого ей не остается. Или терпеть или уходить. И не известно, что хуже, смотреть раз за разом как лицо человека, который ей так дорог, белеет от боли, или уйти, чувствуя себя чертовой сукой, вспоминая, что именно так он ее и назвал, увидев первый раз. А для него жизнь изменится навсегда. Друзья, привычки, забавы, увлечения почти все потеряет свой смысл. Исчезнет возможность свободно двигаться, быть здоровым, делать то, что хочется, не задумываясь о том, хватит ли лекарства на день или уже пора пополнить запас. Придется учиться вставать с кровати так, чтобы не потревожить лишний раз больную ногу, ковылять в туалет, держась за стены, скрывать боль и не срываться на окружающих, когда сил уже не остается, ходить с тростью, терпеть жалость в глазах людей. Последнее – удавалось хуже всего. – Стейси… зачем? Зачем ты сделала это со мной? – Ты можешь спрашивать это сто раз, двести, миллион – ответ будет один – потому что я люблю тебя! Потому что я хочу, чтобы ты жил! Чтоб мы были вместе! – Это не любовь ко мне. Это любовь к себе. Я не просил об этом. Это моя жизнь. Мой выбор. – Ты идиот. Мысленно он продолжает и продолжает диалог, говорит то, что никогда не говорил вслух, о том, что возможно он ошибся тогда, о том, что боль была слишком сильная, о том, что она была права, сделав выбор за него, о том, что он какой-то частичкой души хотел этого. Он размышлял об этом часами, рассматривая больничный потолок, а затем потолок своей квартиры, размышлял молча, отрывая рот, только для того, чтобы побольней уязвить того, кто оказался в состоянии сделать выбор за него. Принять же чужое решение он не смог. Сейчас перед глазами не потолок, а переплетение коричневых, высохших на солнце пальмовых листьев. И есть человек, который держит его за руку, разговаривает с ним, дает напиться воды, говорит что любит. Только он – другой и нет больше веры этим словам. Разбитый вдребезги мир невозможно склеить. То, что осталось, самая суть, последнее прибежище добра, любви и доверия – только для него. Он не может больше рисковать. Не может делиться. Ставка слишком высока. Оно, это прибежище, это укрытие помогает спасать людей, прорывается в редких беседах и признаниях, невольно отражаясь в глазах. И только благодаря нему он еще жив. Тусклый рассвет. Почему-то сегодня прохладное утро. Может быть, будет дождь? Хаус приподнялся на локте, глядя на спящую Кемерон. Бедная девочка, попавшаяся на отблеск света. Он ничего не может ей дать. Просто нечего давать. Сон, крепкий без сновидений, без воспоминаний, просто сон, дарящий несколько часов блаженного небытия, вот все, что он хочет. Заснуть Хаусу удалось через полчаса. Когда потеплело, когда запели птицы. *** Горячий ужин, долгие разговоры, усталость – все, что нужно для приятного сна. Кемерон села, протерла глаза. Ей захотелось посидеть немного около Хауса, но она пересилила это желание. Если она начнет смотреть на него, это может его разбудить. А когда Хауса будят в неурочный час, настроение у него, и без того по утрам паршивое, будет хуже некуда. И ей точно не удастся выманить его на прогулку к озеру. Кемерон выбралась наружу и потянулась. Она сделала полный вдох – ощущая одновременно запах соли, влаги и цветов, росших где-то в глубине острова. В зелени джунглей надрывались птицы. На небе ни облачка, только серая дымка на горизонте. Рука ее почти не беспокоила, и если бы не сама ситуация в которую они попали, она могла только бы радоваться прекрасному дню. Вода стояла высоко, затапливая песчаный берег. Она разделась и, стараясь не мочить перебинтованную руку, искупалась. Кто знает, пойдут ли они к озеру сегодня, а освежиться было приятно. Она уселась на песке, шлепая босыми ногами по воде. «Еще бы кофе, и пару свежих булочек», – шепнул ей голодный живот. «Ага – ответила она ему – с маслом и сыром». Но вместо завтрака была только солнечная ванна. Ей казалось, что она похудела уже килограмма на три; в другое время это бы ее порадовало, как и девяносто пять процентов всех ее знакомых, но сейчас вопрос о том, сколько она весит, был ей абсолютно безразличен. Хаус проснулся оттого, что какая-то наглая птица уселась прямо на крышу их хижины и принялась чесаться. Она перебирала лапами, кричала и вообще выражала явное неодобрение постройкой. Труха от листьев посыпалась Хаусу на голову, пришлось открывать глаза, чтобы понять, что все это означает? Прогнав птицу, Хаус лег, закинув руки за голову. Спать не хотелось. Вставать тоже. Какие то смутные обрывки сна, невнятные воспоминания и ощущения. Утром все казалось не так уж и плохо. Нога ныла немного, но острой боли не чувствовалось. «Впрочем, еще не вечер» – лениво подумалось ему. Он тут же скривился. Вчерашней дозы жалости к себе было более чем достаточно. Эллисон ничего плохого ему не сделала, да и не сделает. Кто знает, может быть когда-нибудь, он и ей сможет сказать о том, как ему бывает плохо. Перед хижиной появилась сначала тень, потом две загорелые и очень симпатичные женские ножки. Они согнулись в коленях, и в хижину заглянула Кемерон. – Эй, как ты? Как настроение? – Лучше чем вчера, – ответил он. – К озеру пойдем? – А завтрак? Рыбы не осталось? Кемерон покачала головой. – Есть кокосы. – Господи, только не это! – пробормотал Хаус, выбираясь наружу. Кемерон шла медленно, приноравливаясь к скорости, посильной для Хауса. В некоторых местах, она старалась держаться к нему поближе, чтобы он мог в случае чего опереться на ее плечо. Но к такой помощи он не прибег ни разу. Подъем закончился, ручеек, вдоль которого они шли, нырнул в зеленые заросли. – Ты тут целую тропу протоптала, – сказал Хаус, разглядывая дорогу. – Да я всего три раза сюда ходила. Хаус приободрился. По траве идти много легче, и кругом столько лиан и деревьев, всегда можно поддержать себя рукой. Лес закончился, и они вышли к небольшой поляне, окруженной каменным скалами. В центре поляны было озеро. В него и стекала вода со скал, чтобы вытечь небольшим ручейком. Озеро – метров пятнадцать в длину и три-четыре в ширину. Ближе к скалам росло несколько деревьев с зелеными и желтыми плодами. Глубина у озера оказалась порядочной, дно песчаное. Вода холодная и пресная. Там они провели почти весь день – купались, полоскали и сушили одежду, ободрали половину плодов с манговых деревьев – из тех, что поспели. – Смотри, как надо! Хаус разодрал спелое манго посередине и вгрызся в сладкую ароматную мякоть, игнорируя сок, который потек по бороде. – Будешь мыться! – она шутливо пихнула его в бок, а он улыбнулся в ответ, заставляя ее сердце поверить в невозможное. Хороший, спокойный день, если не говорить ни о каких проблемах, не вытаскивать из чулана скелеты и не задумываться о том, что ждет их дальше. Они видели кроликов, прикидывали, из чего можно свить веревку, чтобы сделать пару силков, спорили о том, кто и как будет снимать шкурки с еще не пойманных зверьков, планировали построить большой дом вон там, в тени манговых деревьев и болтали о прочей ничего не значащей ерунде. Напоследок, они искупались еще раз, надели на себя высохшую, чистую одежду и, прихватив спелых плодов, отправились обратно. Спустя некоторое время Хаус стянул с себя футболку, сложил в нее фрукты, завязал узел и отдал его Кемерон. Когда они вышли из леса и пошли вниз, Хаус замедлил шаг, он то и дело останавливался или садился на камни. Он молчал, Кемерон тоже. Все было понятно без слов. Она считала про себя шаги, мечтая только об одном – дойти до места, и больше не слышать его приглушенных вздохов, не видеть взмокшего лица. Они добрались, когда начло смеркаться. Хотелось есть, и как бы не надоела им рыба, имело смысл поймать немного. Да и нужно зажечь костер, в темноте шансов на то, что кто-то их заметит – больше. Кемерон уже освоила метод ловли рыбы, предложенный Хаусом. Хаус был благодарен ей за молчание, за то, что оставила его в хижине в покое, одного, и ушла куда-то к морю. Он надеялся что боль утихнет, ведь больше суток он чувствовал себя почти нормально. И это естественно, с его ногой, испытывать боль после хождений по горе, лазанья среди деревьев и купания в холодной воде. Одни голос, исполненный лучших чувств и намерений, говорил ему это, убеждая успокоиться и не паниковать, а другой – орал, что это только начало, что он зря размечтался, как слабоумный идиот, о более или менее нормальной жизни, пристойном состоянии. Он слушал оба голоса, оценивал аргументы, но чтобы и кто ему не говорил главенствующим чувством оставался страх. Страх того, что он не сможет это вытерпеть. И главное неизвестно – сколько? День? Тогда он согласен. На неделю тоже. Но если речь идет о месяцах? – Хаус, хотите есть? Да, это может отвлечь. Побродить по пляжу, посидеть у костра, – тоже годится. – Ну вот, – сказал он, дожевывая рыбину, щедро обсыпанную золой и солью, – научилась рыбу ловить и печь. Теперь с голоду не умрешь. Молодец. Он пытался сказать это шутливо, но голос дрогнул, и Кемерон уставилась на него своими огромными глазами, в которых иногда можно было просто утонуть. – Грег… – ей непривычно было называть его по имени, и она предпочла бы свое обычное Хаус, просто сейчас ей хотелось подчеркнуть свои слова, – пожалуйста, не говори так. – Как? – угрюмо переспросил он, растирая ногу. – Ты же… ты… – ей хотелось сказать «Ты же больше не сделаешь так, как вчера? Не перепугаешь меня до полусмерти? Даже не думай! Я не дам тебе умереть, слышишь? Я хочу, чтобы ты жил! Чтобы у нас было все хорошо! Я найду слова, чтобы достучаться до тебя, найду что сделать! Ведь сегодня был такой чудесный день, я знаю тебе тоже понравилось это озеро и то, как мы купались там, и как целовались в траве, губами липкими от мангового сока. Все было как-то по-доброму, твой легкий юмор, мягкие подколки, от которых смешно, но не обидно… нам было так хорошо вместе…» но она сказала: – Я же… так люблю тебя… И прижала руку к губам, увидев, как исказилось его лицо. – Ты можешь смеяться, но я, правда, люблю тебя. И всегда любила. Все что я хочу – это чтобы тебе было хорошо, чтобы ты был здоров, понимаешь, ты и я… чтобы мы были вместе… Она замолчала, так как в его глазах отразился колкий лед. «Грег, почему ты молчишь, почему не смотришь на меня, почему в твоих глазах пустота? Та самая пустота, которой ты окружаешь себя, та пустота, которую ты оберегаешь и лелеешь? Что с тобой не так?» – Что? Что я сделала не так? Хаус? Что сказала? Он с видимым усилием сказал: – Ничего. Все правильно. Все… так как должно быть. Так как всегда бывает, – добавил и перевел взгляд на море. – Хаус?! – Тихо! Он внезапно встал, подняв руку. – Потом схватил горящую ветку из костра и начал махать ею в воздухе. – Слышишь? Кемерон напрягла слух, но ничего, кроме шелеста волн и потрескивания костра не услышала. Или? Где-то на границе восприятия в шум моря вплетался ровный гул. – Мотор. – Ночью? Она вскочила на ноги. – Эй!!! – закричала она и обернулась к Хаусу. – Костер! Они принялись кидать в огонь ветки, плавник, все, что собрали за несколько дней. Пламя взметнулось, опасным жаром обдавая лица. – Они идут сюда. Точно! – Эээээй! – Мы здесь!!! Стук мотора стал ясно слышен, уже виднелся фонарь на носу катера, тени на палубе. Спустя секунду мощный луч прожектора осветил двух людей, стоявших на песке. Конец.

Скачать фанфик "Несколько дней, несколько ночей"


© Контент, дизайн и верстка, Елена Радзюкевич, 2017

Контент сайта не может использоваться без предварительного согласия правообладателя
Все вопросы по содержанию и использованию контента сайта: silverwind3000@yandex.ru